На фото: Главный редактор «Акцента UK» Ксения Дьякова-Тиноку
В сентябре лондонский бизнес-клуб My Club запускает новый проект философских дискуссий, вести который будет Александра Конопляник, профессиональный философ-практик, магистр философии Лондонской школы экономики (LSE), соорганизатор британской некоммерческой ассоциации Philosophy for All (PFA). Первая встреча будет посвящена очень личному и вечному вопросу: а есть ли смысл в жизни? Накануне события я поговорила с Александрой о том, зачем современному занятому человеку нужны философские беседы, какова британская традиция таких дискуссий и чем местный подход к философии отличается от привычного нам, стоит ли беседовать на экзистенциальные темы с искусственным интеллектом и когда философия становится опасной.
— Как вы вообще пришли от работы в инвестиционных банках к философской практике? (Александра работала в Dresdner Kleinwort, Deutsche Bank, VTB Capital.— Прим. ред.) Как опыт в бизнесе и финансах помогает вам сегодня в философии (и наоборот)?
— Все, что было до философии, происходило по инерции. В инвестиционные банки я попала случайно. После факультета менеджмента я не знала, куда себя деть, и знакомые сказали, что в одной компании нужен ассистент. Я согласилась — и так оказалась в инвестиционном банке, даже не понимая толком, куда иду. Потом прошла внутренние тренинги, попала в команду M&A (слияний и поглощений). Выглядело престижно и перспективно, но меня удручало, что 90% презентаций, над которыми мы ночами сидели, шли в корзину. Я не умею так, мне важно, чтобы работа имела смысл. Потом была личная жизнь, переезд в Лондон, новые проекты. Все вроде бы хорошо, но ощущение пустоты накапливалось. Я пробовала психологию — ходила к терапевтам, читала книги. Но ответы были как кусочки, которые не складываются в картину. А потом я увидела объявление вечернего курса «Философия эмоций» и пошла просто из интереса. И вдруг почувствовала: вот, здесь есть система, здесь можно соединять разные модели, не ограничиваясь готовыми рецептами. А бизнес-опыт мне помогает и сейчас. В первую очередь это клиентоориентированность — в практической философии, которой я занимаюсь, это важно: нужно слышать, зачем к тебе пришел тот или иной человек, а не просто говорить о своем. Философия в ответ научила меня сомневаться и раньше начинать видеть слабые места в аргументах. Я умею структурировать хаос, задавать правильные вопросы, отделять людей от идей. Это полезно в любой сфере.
— Зачем нужно обыкновенным людям изучать философию сегодня, когда популярная психология, казалось, объясняет все явления нашей жизни?
— Сегодня психология действительно предлагает множество практических инструментов, чтобы понять себя и других, но у нее есть ограничение: она часто работает в рамках конкретных моделей, которые не всегда сопоставимы между собой. Получается, что одна школа видит человека так, другая — совсем иначе, и общей системы, связывающей эти подходы, не хватает. У меня есть любимый анекдот. Едут два попутчика в поезде, один говорит другому: «Мы только что проехали стадо коров. Хотите, скажу, сколько их было?» Тот удивляется: «Ну, давайте».— «В стаде было 342 коровы».— «Я владелец этого стада, и вы абсолютно правы! Но откуда вы знаете? Это же невозможно определить на глаз!» — «Очень просто! У меня есть система: я считаю ноги и делю на четыре». Вывод: главное — знать систему. Философия как раз и дает ее. Она не загоняет в прокрустово ложе готовых схем, а учит сопоставлять разные подходы, искать основания, видеть, как они могут взаимодействовать. Это не жесткая структура, а динамический инструмент, который можно подстраивать под задачу, от самого простого уровня до глубоких размышлений. Именно поэтому философия сегодня нужна обыкновенным людям: она становится своего рода интеллектуальной надстройкой, позволяющей свободнее мыслить и видеть шире. Если психология помогает решить частную проблему здесь и сейчас, то философия дает возможность выйти на более высокий уровень понимания и обрести ту самую перспективу, которая помогает соединять разрозненные элементы в целостную картину и смотреть на жизнь с высоты птичьего полета.
— Как мне понять, стоит ли мне обратиться к философу-практику, если у меня кризис смысла жизни, депрессия, выгорание?
— Философия может помочь с осмыслением ситуации, но не всегда это первая помощь. Если боль невыносима, лучше сначала сходить к психологу или даже психиатру. Философия не обещает гарантированного результата, это образовательный процесс, работа с пониманием.
— Вы опираетесь на сократический метод, который Платон описал в своих знаменитых «Диалогах»?
— В чем-то да, моя задача — родовспоможение мысли, а не чтение лекции. Но, в отличие от Сократа (который на практике зачастую кривит душой, утверждая: «Я ничего не знаю»), я не веду к заранее заготовленному ответу. Моя задача — не привести людей к какому-то выводу, а создать пространство, где позицию можно прояснить, сузить понятия, отделить интуиции от аргументов и посмотреть, что из чего следует.
— Как это выглядит на практике?
—Я использую несколько простых правил. Первое — принцип благожелательной интерпретации: мы проясняем и четко формулируем мысль оппонента, перед тем как начать ее критиковать. Второе — стальная версия аргумента: укрепляем позицию, добавляя недостающие звенья, и уже потом проверяем, выдерживает ли она нагрузку. Третье — прозрачность посылок: проговариваем, какие предпосылки ценностные, а какие фактические и какие из них спорные. Четвертое — бремя доказательства: кто утверждает, тот и обосновывает. Пятое — карта возражений: фиксируем сильные и слабые места, различаем опровержение вывода и критику способа его получения. Сократика работает, пока участники готовы уточнять понятия, признавать ошибки рассуждения, менять мнение при появлении лучших доводов. Если цель не понимание, а доминирование, разговор срывается в эристику — подмену тезисов, переход на личности, апелляции к страху или статусу. Тогда приходится возвращать правила игры: мы обсуждаем идеи, а не людей; различаем данные, интерпретации и оценки; не используем манипулятивные приемы.
— Как проверить, что мы движемся к истине, а не блуждаем в лабиринтах возвышенных слов?
— Мы смотрим, становится ли картина мира более связной и предсказуемой, уменьшается ли число натяжек, улучшается ли объяснительная сила без лишних сущностей. Там, где можно, ищем точки контакта с научными данным; там, где речь о ценностях, честно фиксируем расхождение именно на уровне ценностей, а не маскируем его псевдофактами. И держим открытой опцию «я не знаю»: это не слабость в философии, а точка роста.
— В Лондоне очень сильна традиция публичных дискуссий — Hyde Park Speakers’ Corner, к примеру, предлагает площадку для свободных выступлений с 1872 года. Чем британский стиль философских дебатов отличается от российского? И расскажите об организации Philosophy for All, где вы работаете.
— Здесь гораздо больше ценится сам процесс диалога. Ты можешь не соглашаться, но это не конец разговора. Уважение к собеседнику и его точке зрения остается. В России философия чаще воспринимается как набор авторитетных текстов: есть правильные авторы, есть неправильные, и задача студента — согласиться с правильными и раскритиковать неправильных. Вряд ли бы меня это привлекло в студенчестве, если бы я оказалась на философском факультете с советскими традициями, которые еще сильны.
Philosophy for All — это организация с почти тридцатилетней историей. Мы организуем лекции, клубы, вечера. Мы обычно начинаем с вопроса, а не с канона. Например: что такое эмоция? Или: что делает вещь ужасной? Мы смотрим, что говорили философы, что думаем мы сами, критикуем, спорим. Когда я веду встречи, моя роль — не читать лекцию, а помогать людям разворачивать их мысли, наводить мостики между позициями. Это живой, очень увлекательный процесс. Ни в коем случае он не должен превращаться в проповедь или лекцию со стороны одного из участников. (Конечно, если это не лекция по изначально заявленному формату — такие у нас тоже есть, с приглашенными лекторами, имеющими разную философскую позицию.)
— В чем особенность британской философской школы и как она повлияла на менталитет людей англосаксонской культуры? Контрастирует ли ее традиция с русской?
— Любые обобщения будут грубыми, но если все-таки попробовать, то я бы сказала, что в Британии очень сильна культура открытого общества. Здесь ценят несогласие, можно спорить и продолжать диалог. Это стало частью культурного кода. Конечно, есть и обратные тренды, споры о границах свободы слова (вплоть до культуры отмены), но сама идея открытого диалога здесь жива. В России философия часто превращалась в идеологию. В советское время учили тех, кто прав, и объясняли, почему остальные не правы. Это формировало догматический стиль мышления. Так что контраст заметен: поиск истины через диалог или поиск правильного ответа у авторитета.
— Какая философская мысль изменила ваше поведение, повлияла на вашу каждодневную жизнь?
— Идея Карла Поппера о фальсифицируемости. Он говорил, что подлинно научная теория должна быть такой, чтобы ее можно было опровергнуть. Если нельзя, это уже не наука. Когда теорию превращают в закрытую систему, где сомнение запрещено, получаем идеологию. Поппер в «Открытом обществе и его врагах» как раз предупреждал об опасности утопий. Для меня сомнение стало привычкой в жизни: я стараюсь не держаться за свои позиции до конца, я должна быть готовой их пересмотреть. Быть чуть менее неправой завтра, чем сегодня. Это удивительно освобождает: ты перестаешь бояться ошибаться и начинаешь видеть, как можно мыслить дальше.
— Может ли философия быть опасной? К примеру, философия Ницше использовалась идеологами нацизма — даже в сериале «Крах» маньяк исповедует ницшеанство.
— Философия — это как скальпель. В руках хирурга он лечит, в руках ребенка может ранить, а в руках фанатика — убить. Любая философская идея может быть использована по-разному. Ницше писал совсем не то, что потом сделали из его текстов. Но его идеи превратили в инструмент идеологии. Любая закрытая система, которая объявляет себя истиной в последней инстанции, перестает быть философией. Философия жива только тогда, когда в ней есть сомнение, критика, возможность выбирать.
— А стоит попробовать вести философские дискуссии с искусственным интеллектом — с тем же чатом GPT?
— Искусственный интеллект не обладает человеческим опытом и ответственностью ни перед кем, это оператор информации. Он не чувствует, не рискует, не вступает в настоящий человеческий диалог. Философия же — это не просто обмен сведениями, а ответ на глубинную потребность задавать вопросы, удивляться и осмыслять происходящее. Это диалог с самим собой и с другими людьми, прикосновение к человечности друг друга. В повседневности на это редко остается время, а философская встреча дает возможность остановиться и по-новому взглянуть на мир и на близких. Иногда такие беседы меняют восприятие даже тех, кто давно знаком: они открывают в собеседнике новые стороны. Это роднит философские разговоры с традиционными кухонными беседами, которые принято считать русской особенностью. Тем не менее удивительно, что в России такие практики не так распространены — возможно, их частично заменили книжные клубы, ведь литература здесь традиционно играет роль философии. Что не русский писатель, то философ.
— Назовите модных философов сегодня — тех, кого можно увидеть в Instagram, к примеру. Есть ли у вас любимый современный философ, с которым вы бы хотели пойти выпить бокал вина и поговорить о жизни?
— На правом фланге часто цитируют Джордана Петерсона и Эйн Ранд, на левом долгое время был очень популярен Ноам Хомский, ну и рок-звезда от философии Славой Жижек. Он провокатор, местами даже слишком, но в этом его ценность: он встряхивает, рвет шаблон. А что касается личных предпочтений и бокала вина, то я регулярно пью его с моими коллегами, в том числе с Аней Штейнбауэр, основательницей Philosophy For All. Именно с ее курса «Философия эмоций» начался мой путь в философию. Также для меня было бы большой честью познакомиться с Мартой Нуссбаум и поговорить с ней о том, как философия помогает быть человечнее,— но одной философии недостаточно.
— Будет ли ваш философский клуб чем-то напоминать популярную в Британии «Школу жизни» Алена де Боттона? Как вы вообще относитесь к этому философу-практику?
— Это все-таки разные истории. Я сама когда-то читала его книги, даже ходила на мероприятия. Ален де Боттон сделал очень успешный проект, но скорее в жанре популярной психологии, приправленной философией. Такой красивый, удобный продукт: пришел вечером после работы, получил пару интересных мыслей и ушел с ощущением, что провел время с пользой. Но глубины там не хватает: все по скрипту, все выверено и почти нет пространства для критики и разворота мысли. В том, что мы делаем, как раз главное — это живой диалог, возможность сомневаться, спорить, задавать вопросы.
— Вы работаете с детьми?
— Да, у меня сейчас онлайн-группы разных возрастов и индивидуальные занятия на русском и английском. А еще я запускаю детский книжный клуб по «Маленькому принцу» под эгидой Philosophy For All — там столько пространства для философии!
— Почему первый разговор в бизнес-клубе My Club будет именно о смысле жизни?
— Потому что это вопрос, который все равно возникает у каждого. На других встречах клуба My Club он уже всплывал между делом, и мы решили: давайте прямо и честно поговорим о главном. Кроме того, это очень удобная тема, чтобы показать, как работает философский диалог. Здесь можно говорить о биологии — что смысл жизни в продолжении рода. Можно о любви — и тут сразу десятки вариантов: романтическая, родительская любовь, любовь к Богу, к человечеству. Можно рассуждать, что смысл в свободе, счастье, целеполагании. И еще этот вопрос объединяет. Кто бы мы ни были, мы все равно об этом задумываемся. Поэтому для первой встречи это идеальная тема. Если участникам понравится, будем продолжать.
