Британские тюрьмы давно служат предметом общественной дискуссии: очевидно, что пенитенциарная система в стране находится в глубоком кризисе. Тем не менее в рамках устаревшей системы все еще работают люди, старающиеся что-то улучшить, и это дает свои плоды. У многих заключенных действительно получается встать на путь исправления: они осваивают новые профессии, читают и пишут книги — например, несколько лет назад театральный проект Sinergy провел конкурс пьес, написанных заключенными, и их постановки до сих пор входят в репертуар театра. В 2012 году знаменитый британский шеф-повар Гордон Рамзи открыл пекарню Bad Boys на базе тюрьмы HMP Brixton и снял об этом шоу Gordon Behind Bars, на котором учил заключенных печь и вести бизнес — по словам Рамзи, он надеялся, что это поможет им не вернуться к криминалу после освобождения.
«Акцент UK» публикует истории людей, имеющих опыт заключения.
Рассказывает Гарри (имя изменено), попавший в тюрьму в подростковом возрасте:
— Мои подростковые годы были кошмаром: я и еще несколько парней из нашей банды какое-то время входили в список самых разыскиваемых малолетних преступников на северо-востоке Англии. Я был жестоким парнем и совершил много ошибок. Мне было шестнадцать, когда я несколько раз ударил человека ножом. Суд квалифицировал это как умышленное нанесение увечий, и я получил четыре года. Первые двадцать четыре часа за решеткой показались самыми страшными. Из суда тебя везут в местную тюрьму, там тебя оформляют: называешь имя — тебе выдают номер, задают вопросы, записывают рост, приметы. Потом обыск, чтобы убедиться, что ты не пронесешь ничего запрещенного, и это унизительно, так как ты полностью раздет. Я попал в пустую камеру с ведром в углу: ни умывальника, ни туалета и, конечно, никакого телевизора.
В первую ночь я был один, без сокамерника. Меня поразили нестихающие звуки тюрьмы: крики, смех, удары, грохот дверей, постоянные переговоры, ссоры, угрозы, эхо голосов — все это долгой темной ночью, когда лежишь, смотришь в потолок и пытаешься понять, как оказался здесь (хотя я и так это знал, так как знал, что сделал). Люди, которые давно находятся в тюрьме, держатся уверенно, новички же всегда ведут себя неловко и напуганно. Когда я только попал в тюрьму, я решил, что выдержу срок на силе воли, был полон решимости не дать никому воспользоваться мной и даже думал, что за время отсидки постараюсь набраться информации, чтобы выйти «лучшим преступником». Тогда это казалось логичным, а сейчас понимаю, насколько глупо это было. Потом начались встречи с врачом, с офицером, с представителем службы пробации. Я познакомился и с обитателями своего крыла. Везде есть хорошие и плохие, и в тюрьме тоже: кто-то действительно заслуживал наказания, а кто-то просто сделал ужасный выбор под давлением другого человека или от отчаяния. И хотя система сломана, внутри есть люди — и среди персонала, и среди заключенных,— которые хотят помогать. Есть целые службы, направленные на то, чтобы дать шанс изменить жизнь: поддержка психического здоровья, курсы, образование. Главное — самому быть готовым включиться в это.
Мне повезло встретить таких людей — преподавателей, инструкторов из спортзала, сокамерников. Тюрьма — это наказание, но это и школа. В чем-то она оказалась хуже, а в чем-то лучше, чем я ожидал. Так, у меня появилась возможность заглянуть внутрь себя, хотя эмоционально это самое дно. Считается, что как минимум каждый десятый бывший заключенный становится бездомным после выхода на свободу. Однажды я услышал такую фразу и теперь ее всегда повторяю: «Используй время, но не позволяй времени использовать тебя».
Рассказывает Богдан (имя изменено), эмигрант из Болгарии, ныне сотрудник социальной кейтеринговой службы:
— Много лет назад я переехал в Британию и работал дальнобойщиком. У меня были семья, друзья, работа. Но после смерти девятилетней дочери я начал пить и постепенно все потерял. У меня был и опыт пребывания в тюрьме, и опыт бездомной жизни. Тюрьма оказалась легче, чем я думал: есть крыша над головой, дают нормальную еду (кроме карцера — там холодная баланда), тюремщики достаточно участливые. У всех одинаковый распорядок дня, при этом отношение ко всем ровное. В какой-то степени я скучаю по тюрьме, потому что там была какая-то социальная жизнь и, хотя я в целом избегал контактов, сокамерники были классными. По сравнению с улицами, где ты никогда не знаешь, проснешься ли завтра, в тюрьме чувствуешь себя безопасно. Бездомный человек живет в постоянном стыде, он всегда готов к тому, что во сне его могут поджечь или зарезать. Когда спишь на холоде, постоянно ощущаешь себя так, словно твое тело искалечено,— в те дни я мечтал о легализации эвтаназии: она уменьшила бы и преступность на улицах, и людские страдания. Старость — привилегия людей, у которых есть семья, тех, кто может жить полноценной жизнью. Сил покончить с собой у меня не было, и именно боль от жизни на улицах толкнула меня на преступление, а тюрьма для меня стала хоть какой-то определенностью. Многое наладилось после освобождения, хотя жизнь никогда не была легкой и такой не стала.
Рассказывает Брайан (имя изменено), вышедший из тюрьмы в 2016 году:
— День в тюрьме начинался около 7:45 утра, рабочий день стартовал в 8:30 и длился около шести часов. За неделю можно было заработать примерно 10 фунтов. Занятия были разными, от уборки, покраски и стирки до работы на кухне, были даже пошив одежды и изготовление предметов для благотворительных организаций. Работа была тяжелой, ее условия часто не соответствовали стандартам охраны труда, и тем не менее она помогала занять время и сохранять ощущение нужности. За отказ от работы наказывали. Утренняя смена длилась до полудня. После обеда всех возвращали в камеры, там заключенные проводили около двух часов, пока персонал также отдыхал. Затем следовала вторая смена, с 14:00 до 17:00. После этого выдавался ужин — как говорили в тюрьме, чай. Ужин следовало есть в камере. На нижней койке это было относительно удобно, но тем, кто спал наверху, приходилось устраиваться на унитазе с тарелкой на коленях.
Качество пищи оставляло желать лучшего, хотя можно было выбирать блюда: обычно на неделю вперед выдавали меню с пятью-шестью вариантами ужина, включая одну обязательную вегетарианскую опцию. Не успел сделать выбор — по умолчанию получишь вегетарианскую еду. Меню обновлялось каждые четыре недели, но со временем все варианты приелись. Для тех, кому по медицинским показаниям требовалась особая диета, готовили обезжиренные блюда и приносили в индивидуальной упаковке с именем заключенного. Основу тюремного рациона составляли блюда вроде рагу и карри, в основном из картофеля или риса, скорее сытные, чем полезные. Завтрак мы получали накануне вечером вместе с порцией чая: небольшая упаковка каши, пакет пастеризованного молока, несколько чайных пакетиков, порция масла и варенья. Мне очень не хватало холодного молока: холодильников в камерах не было, поэтому оно всегда оставалось теплым. Обед состоял из сэндвича с сыром и пакета чипсов. Несколько раз в неделю добавляли половину маленького пирога со свининой, он часто оказывался замороженным. Во время Рамадана для заключенных-мусульман готовили по отдельному меню, еду доставляли поздно вечером, чтобы можно было ее съесть ночью. Эти блюда были лучшего качества и иногда готовились приглашенным поваром. Однако перед праздником существовал запрет на фиктивное принятие ислама: некоторые пытались сделать это исключительно ради улучшенного питания, чтобы затем продать его другим заключенным.
Раз в неделю проходила смена комплекта: можно было обменять одежду и постельное белье на чистые, а также получить гигиенические принадлежности — зубную пасту, гель для душа и туалетную бумагу. Гель выдавали в небольших одноразовых пакетиках, не более трех в неделю. Этого хватало, если мыться через день. Ассортимент тюремного магазина ограниченный, можно было приобрести шампунь, дезодорант и другие предметы ухода (аэрозольные баллоны при этом находились под строгим запретом). С учетом скромного заработка — около 10 фунтов в неделю — большинство заключенных тратили деньги на табак и сопутствующие товары, а средства гигиены становились предметом роскоши.
Рассказывает Дастин из Белфаста, социальный куратор:
— Я родом из Северной Ирландии. До того как оказался в тюрьме, я служил в гвардейском полку британской армии, нес караульную службу у резиденций покойной королевы — в Виндзорском замке, Букингемском дворце и лондонском Тауэре. Все в моей жизни изменил алкоголь: начались бесконечные ночи пьянства в шумных компаниях, бессмысленные драки в барах по всей Англии, судебные заседания и краткие аресты. Несколько раз я оказывался и в армейской тюрьме — туда, поверьте, я не хотел бы возвращаться. Алкоголь полностью меня менял, я становился агрессивным, непредсказуемым, чуждым самому себе. И хотя такое поведение часто списывали на ирландский темперамент, разрушительные последствия отрицать было невозможно. Однажды ночью меня арестовали за участие в массовых беспорядках. Суд приговорил меня к пяти годам заключения, и я оказался в тюрьме Рединга.
Никогда не забуду первый день: тюремный фургон, синий судебный комбинезон, полукруглые окна с решетками, резиновый бургер на ужин и какофония звуков — хлопанье дверей, крики, рыдания. Позже суд учел мое раскаяние и смягчил срок до одного года. Я потерял карьеру, но, пожалуй, именно это стало причиной внутреннего перелома. Через две недели меня перевели в тюрьму Онли под Ковентри. Там я прошел курс «Навыки мышления» и стал посещать собрания анонимных алкоголиков, посеявшие зерно выздоровления. После освобождения я вернулся в Белфаст — в день взрыва в Оме, в августе 1998 года. Проснулся с тяжелым похмельем и понял, что нахожусь на самом дне. Между 1998 и 2000 годами я был вовлечен в конфликты с местными группировками и военизированными формированиями. В какой-то момент решил: если останусь здесь, погибну.
Так я уехал в Испанию на трехнедельную подработку и задержался там на восемь лет. За границей я перестал пить и употреблять наркотики, перестал разрушать себя. Нашел поддержку в сообществе анонимных алкоголиков — и не пью уже больше двадцати лет. За это время я вернулся к учебе. Пришлось начинать с нуля, ведь образования у меня практически не было. Я получил степень в области социальной работы, а затем вернулся в тюрьму уже не как преступник, а как специалист по вопросам зависимости. Я помогал заключенным готовиться к возвращению в общество, проводил занятия для молодых правонарушителей, устраивал выезды на природу, вел образовательные программы. Моя работа заключалась в том, чтобы показать им, что перемены возможны, но придется прилагать усилия и быть честным с самим собой. Сегодня я работаю в агентстве, которое принимает обращения из судов и сопровождает молодых правонарушителей по программе восстановительного правосудия. Кроме того, я куратор реабилитации, помогаю людям сохранять трезвость и поддерживаю родителей подростков, оказавшихся в кризисе.
Рассказывает Майкл (имя изменено), владелец коктейль-бара:
— Когда за плечами несколько тюремных сроков, работу в Британии найти почти невозможно. Добавьте к этому мою внешность: рост 183 сантиметра и 110 кило веса, руки в татуировках — и вот уже люди видят во мне не человека, а стереотипного преступника. Последний срок стал самым длинным — шесть лет за преступление, связанное с наркотиками. Сам я никогда не употреблял: если честно, всегда считал это глупостью. Но когда остаешься с пустыми карманами и без работы, легкие деньги очень манят. Хотя, конечно, никаких легких денег не бывает: я расплачиваюсь за это решение каждый день. Единственное хорошее, что случилось потом,— меня определили в тюрьму открытого типа (исправительное учреждение, которое предоставляет заключенным больше свободы передвижения и действий, чем обычные тюрьмы, но при этом имеет ограниченную территорию, что-то вроде колонии-поселения.— Прим. ред.).
Сначала я занимался волонтерством, потом получил оплачиваемую работу в компании по приготовлению еды. Я всегда любил вкусно поесть, но готовить сам никогда не умел, так что это было новым, неожиданным опытом. Работа затянула: я подменял коллег, выходил в выходные, оставался сверхурочно — впервые за долгое время я делал что-то с удовольствием. Когда срок подходил к концу, я стал думать, что ждет меня дальше. Эту работу можно было сохранить, но тогда я впервые задумался о будущем всерьез. Я решил получить квалификацию по управлению кухней, и руководство меня поддержало. Я успешно прошел курс, но главное произошло позже: я познакомился с одним парнем, который был менеджером крупной сети пабов, за обедом мы как-то разговорились, и он убедил меня попробовать себя в его сфере — подать заявку на стажировку менеджером паба. Я был уверен, что провалю собеседование, но в итоге все сложилось. Я прошел обучение и через четыре месяца стал управлять пабом в Йоркшире. Работать приходилось много, но мне нравилось. Я любил разговаривать с посетителями, слушать их истории, погружаться в эту атмосферу. Постепенно я стал терпимее даже к самым сложным клиентам — хотя, если уж начистоту, немногие решались связываться со мной.
Управление пабом имеет свои плюсы: ты живешь прямо в месте работы, тратишь немного, а потому можно что-то накопить. Благодаря этому я смог открыть собственный коктейльный бар, напитки в котором готовятся на основе трав из нашего собственного сада. У нас утонченная и взыскательная публика, которая видит во мне скорее обаятельного хулигана, чем бывшего заключенного. И пусть так. Я много трудился, чтобы прийти к этой жизни, но многое из того, что у меня есть, — результат того, что кто-то однажды поверил в меня и дал второй шанс. Я стараюсь делать то же самое и беру на работу людей с прошлым, похожим на мое. Ни один из них меня не подвел.
Рассказывает Омар Ментеш, основатель нон-профит-компании по поддержке людей, пострадавших от системы уголовного правосудия:
— В возрасте пяти лет я попал в тяжелую аварию: меня ударило током на железнодорожной линии, и я получил сильные ожоги рук и потерял возможность нормально говорить, а позже обнаружились и когнитивные проблемы. Эта травма фактически уничтожила три важнейших года моего детства, с пяти до восьми лет. Когда мне исполнилось восемь, я начал прогуливать школу, а первое преступление совершил в девять. В тринадцать лет я просто перестал ходить в школу: я не мог переступить порог класса, чувствовал себя глупым, отстающим, мне казалось, что все смеются надо мной. В тюрьму я попал впервые в пятнадцать лет, а в двадцать оказался в HM Prison Pentonville. Именно тогда я вернулся к учебе. Свою первую книгу я тоже прочитал в тюрьме — это был роман Джека Хиггинса «Орел приземлился», мне понравилась обложка. Осилил четверть, понял, может быть, еще меньше, но все равно был поражен. «Так вот почему люди читают!» — подумал я.
Чтение стало моим спасением, оно позволило смотреть на мир под другим углом: даже если ты находишься в камере, книга дает возможность путешествовать. Со временем я подтянул английский, расширил словарный запас. Один из преподавателей увидел во мне то, чего я сам в себе не замечал, и предложил стать наставником в классе ESOL (английский для неносителей языка). Тогда я почувствовал ответственность и понял, что навыки, которые я раньше использовал для управления людьми в преступной среде, можно применить с пользой. Постепенно я осознал, что существует жизнь и счастье вне преступлений и что путь к тому и другому лежит через образование и книги. Но какого-то внезапного прозрения не произошло. Выйдя на свободу, я быстро вернулся к прежним занятиям — кражам и взломам. Так продолжалось годы. Мне было двадцать шесть, но внутренне я оставался тринадцатилетним мальчишкой.
Потом я получил восемь лет и отсидел четыре. Именно тогда образование оказало на меня самое сильное влияние. Я дошел до третьего уровня английского, прошел восемнадцатимесячный курс по компьютерной инженерии и обратился в фонд Prisoners’ Education Trust за финансированием обучения на модуле «Доступ к людям, труду и обществу» Открытого университета. Я по-прежнему сталкивался с трудностями — у меня синдром дефицита внимания и гиперактивности, но тогда я этого не знал. Самым тяжелым было находиться в камере наедине со своими мыслями. И снова чтение становилось спасением. Я убежден, что тюремные библиотеки должны быть частью системы реабилитации. Это очевидно: именно чтение дает шанс измениться. Мы все знаем, что в домах успешных людей всегда есть книжные полки. Почему? Во-первых, это символ статуса, а во-вторых, чтение действительно делает человека умнее. Если бы меня спросили, что я изменил бы в тюрьмах, я бы предложил простую вещь — связать программы чтения с механизмом условно-досрочного освобождения. За каждую прочитанную книгу и написанное эссе — пару дней сокращения срока. Люди бы начали читать, пусть сначала ради выгоды, но вместе с этим в них бы происходили реальные внутренние изменения.
С самого детства я пытался доказать, что мир так же извращен и коррумпирован, как я о нем думал, и поначалу я выбирал такие книги, которые могли бы подтвердить мое предубеждение. Но чем больше я читал, тем больше понимал, что все не так просто: мир многослоен, в нем слишком много нюансов.
Я думал, что выйду из тюрьмы с теми же намерениями, что и раньше, но после этого срока я настолько изменился, что не мог больше быть рядом с прежним окружением. Разговоры, которые раньше казались нормальными, перестали иметь смысл. Все мое мышление, вся система ценностей, сам взгляд на жизнь изменились.
После освобождения я поступил в Университет Сандерленда в Лондоне — изучал управление бизнесом и предпринимательством. Когда я впервые вошел в аудиторию, сразу почувствовал: я на своем месте. Никто не осуждал меня за прошлое — напротив, университет включил меня в попечительский совет и студенческий союз. В это время я устроился в аутсорсинговую компанию Capita менеджером по социальным ценностям в программе Тьюринга, чтобы помогать представителям малообеспеченных сообществ наращивать культурный капитал и путешествовать за границу. Затем я основал и собственную организацию — Anabranch Plus. Мы проводим семинары, наставнические программы и тренинги по развитию карьеры, помогая освободившимся из тюрьмы людям вырабатывать полезные навыки и обретать уверенность.
Из книги A Life Inside: A Prisoner’s Notebook правозащитника Эрвина Джеймса, который провел в тюрьме двадцать лет за убийство и был освобожден в 2004:
— За двадцать лет за решеткой я повидал самых разных людей, от мелочи до тех, кого называли худшими из худших. Я никому из заключенных ничем не обязан, но, положа руку на сердце, знаю: большинство тех, с кем я сидел бок о бок, действительно хотели измениться и жить без преступлений, хотя у многих проблемы и травмы так глубоко вросли в биографию, что прогресс казался маловероятным. Но при правильных условиях и внятном отношении государства и общества реабилитация для большинства достижима. Слишком долго мы лишь усложняли путь тем, кто и так идет по нему босиком. Если когда-либо тюремная система и была готова к переменам, то это время сейчас.
Отдельная боль — ветераны, а в тюрьмах их много. Посттравматическое расстройство (ПТСР) не всегда выглядит как флешбеки или вспышки агрессии, симптомы часто прорастают социальной изоляцией, эмоциональной заморозкой, депрессией и развалом отношений, а алкоголь и наркотики становятся костылями. При этом масштаб проблемы официально недооценивают, хотя в последние сорок лет британские военные прошли через жесткие конфликты. Добавьте армейскую культуру контролируемой агрессии и бесстрашия — и получите среду, где просить помощи стыдно.
Реабилитация должна быть главной заботой пенитенциарной системы в любой развитой стране: альтернатива просто запирать людей и почти ничего не делать с причинами, которые привели их за решетку, куда страшнее, ведь после освобождения они почти неизбежно совершат новые преступления, появятся новые жертвы, а государство снова заплатит по счету. Почти половина из 80 тыс. взрослых преступников, которые ежегодно выходят на свободу, в течение года возвращаются к преступлениям. Среди заключенных от восемнадцати до двадцати лет показатель подбирается к 60%, среди подростков от десяти до семнадцати лет — свыше 70%. Ежемесячно шесть-семь заключенных кончают с собой, примерно столько же умирают от «естественных причин». Бывают убийства, бывают «необъяснимые» смерти. И все же подавляющее большинство однажды выйдут и станут чьими-то соседями — и если система выпускает людей, всем выгодно, чтобы уходили они лучшей версией себя, чем когда входили. Заключенным нужно дать образование, если оно нужно, дать профессиональные навыки, если их нет, нужно лечить зависимость, поведенческие и психологические расстройства. Эти простые вещи улучшают общественную безопасность и экономику: больше людей после выхода из тюрьмы будут способны быть нормальными соседями и иметь на то мотивацию. Пока общество запирает людей и не дает им доступа к базовым инструментам, мы просто воспроизводим преступность и платим за это огромную цену.
