В Британии запускают курсы «читательской выносливости», чтобы научить студентов утрачиваемому навыку — читать длинные тексты. На фоне этой новости разговор о британской литературе выглядит особенно актуальным. В чем особенность британской литературы? Почему традиции до сих пор важны? Какие произведения помогают прочувствовать Англию? Об этом в интервью «Акценту UK» рассказал литературовед-просветитель Армен Захарян, автор литературного канала «Армен и Федор».
— С каким произведением у вас прежде всего ассоциируется британская литература?
— Самый очевидный ответ — это, конечно, Уильям Шекспир, но мне также интересна дошекспировская британская литература. Я бы, пожалуй, начал с Джефри Чосера — хотя у него было немало талантливых современников. Например, не до конца известный нам автор средневековой поэмы XIV века «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь». Или друг Чосера Джон Гауэр («Исповедь влюбленного»), который всегда меня впечатляет. В его личности отражается трехъязыковая модель из латыни, английского и французского, существовавшая в Англии на протяжении долгого времени. Гауэр писал свои произведения на всех этих языках. Последний год я много занимаюсь литературой переходного периода XV века, и, конечно, сэр Томас Мэлори с его произведением «Смерть Артура» — это еще одна важная ассоциация. Традицию английского артурианства можно проследить вплоть до сэра Кадзуо Исигуро, британского писателя японского происхождения, лауреата Нобелевской премии, который также обращался к этим темам. Занимаясь артурианой и Мэлори, я часто вижу, как люди идут в обратном направлении — от Исигуро к Мэлори и легендам о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Так что у меня прежде всего возникают шекспировские и дошекспировские ассоциации. У меня довольно специфический взгляд. Например, я люблю Диккенса, много его читал, он для меня великий писатель-утешитель. У меня есть большой сюжет на канале, посвященный Диккенсу и его прозе — тому, как он над ней работал. Но мне ближе литература, которая создавалась четыреста, пятьсот, шестьсот лет назад. Как писал Мишель Монтень, «таковы мои склонности и мои взгляды; и я предлагаю их как то, во что я верю, а не как то, во что должно верить».
— Что делает британскую литературу особенной?
— Мне кажется, британская литература во многом получает дополнительный импульс к распространению благодаря английскому языку. Здесь нельзя не упомянуть Джеймса Джойса, которого к британской литературе формально не отнесешь, поскольку он был ирландцем до мозга костей. Несмотря на сложные отношения с Ирландией, Джойс подчеркивал свою национальную идентичность. Ирландцев, сделавших карьеру в Англии, таких как Оскар Уайльд или Бернард Шоу, он называл ирландскими шутами при английском дворе и дистанцировался от этой традиции. Тем не менее его роман «Улисс» оказал колоссальное влияние на всю литературу XX века на английском языке. Половина британской литературы этого периода написана под влиянием Джойса. Например, постмодернист Джон Фаулз учился у него. Его современники, такие как Томас Стернз Элиот, восхищались Джойсом. Даже Вирджиния Вулф, которая пыталась заочно с ним соперничать, несомненно, испытала его влияние, достаточно сравнить первые главы «Улисса» и роман «Миссис Дэллоуэй». Таким образом, благодаря языку английская литература впитывает в себя множество талантов, таких как Джойс, которые, по сути, принадлежат ирландской культуре. Любопытный факт: на доме в Париже, где Джойс прожил почти двадцать лет, установлена табличка, на которой французы написали: «В этом доме жил британский писатель ирландского происхождения Джеймс Джойс». Довольно иронично. В общем, я думаю, что во многом дело в языке и его природе, скомпонованной из разных языков: древнеанглийского, латинского и французского. После нормандского завоевания французское влияние стало особенно сильным. Это сделало язык богатым и многослойным, в нем проявляются и романские, и германские языки. Именно эта природа языка дала авторам широкий диапазон выразительных средств, из которых выросло богатство английской литературы.
— Кто из британских писателей вам ближе всего — и почему именно он?
— Я бы выбирал между Шекспиром и Диккенсом, авторами разных эпох, но схожего масштаба. Оба они подводят итог целым литературным эпохам. Шекспир завершает эпоху Возрождения (его творчество — это Позднее Возрождение XVII века), ее трагизм в его пьесах отражен наиболее явно. Диккенс подводит итог XIX веку и жанру большого романа, после него начинается проза модернизма. Если бы он прожил еще лет двадцать и завершил «Тайну Эдвина Друда», возможно, он бы вошел в модернизм, черты этого стиля уже заметны в его последнем романе. Диккенс стал венцом романа XIX века — века больших нарративов. Никто не владел формой так профессионально и легко. Его произведения наполнены множеством персонажей, каждый из которых живой, детально выписанный и узнаваемый.
— Какое произведение британской литературы, по-вашему, обязательно нужно прочитать, чтобы почувствовать Англию?
— Я бы назвал роман Джона Фаулза «Любовница французского лейтенанта». Помимо типичных английских пейзажей, в нем есть ощущение островной цивилизации, меланхолии, жизни в окружении воды. Англия — это остров, и присущий островитянам чуть меланхоличный и сдержанный характер, их усталость от вечной непогоды отражены у Фаулза.
— Почему в британской культуре столько внимания к старине — старым домам, традициям, прошлому? Это любовь к истории или страх перемен?
— Вопрос мне нравится, я бы сам его задал историку. Действительно, идея традиции и уважения к прошлому кажется типично британской. Традиции организуют общество, создают порядок. Мне трудно сказать, почему это важно для социума, но в литературе такая преемственность очевидна. Английская литература, вырастая из многовековой традиции, часто отсылает к своим предшественникам. Как сказал средневековый философ Бернар Шартрский, «мы карлики, стоящие на плечах гигантов». Традиция позволяет подняться выше, видеть шире. Когда Исигуро в романе «Погребенный великан» обращается к «Беовульфу» и артурианской легенде, он наполняет свой текст слоями прошлых эпох, придавая ему космичный масштаб. Английская литература прекрасно понимает ценность преемственности. Что касается страха перемен — возможно, это черта национального характера. Даже английский модернизм, при всей своей революционности, был консервативнее французского. И разрушителями традиции в литературе на английском языке оказались далеко не только англичане, но и, например, ирландцы — Джеймс Джойс и Сэмюэл Беккет.
— Что, по-вашему, объединяет такие разные имена, как Остин, Диккенс, Толкин, Роулинг?
— Роулинг, как и Толкин, стоит на фундаменте английской классики. Все эти авторы создают в своих произведениях целые миры. У Толкина и Роулинг это вселенные в буквальном смысле, у Остин и Диккенса — это миры их романов. У Диккенса, как в цикле «Человеческая комедия» Оноре де Бальзака, возникает огромная галерея образов, и когда собираешь все романы вместе, получается портрет Лондона, эпохи, Британии, английских нравов и законов. Только если у Диккенса это портрет, как правило, типично городской, то у Остин другой мир: поместья, аббатства, загородные прогулки, светские салоны — из этого тоже вырастает целая эпоха.
— Чем обусловлен феноменальный успех «Гарри Поттера», не повторенный остальными книгами Роулинг? И вообще детских книг написано сотни, а поттериану никто не затмил — почему?
— У меня нет точного объяснения, почему эта книга так сильно зацепила меня в детстве. Но я понимаю, почему она стала важной и почему нашла отклик не только у детей, но и у взрослых. Роулинг создавала свой роман в 1990-е годы, в эпоху победившего постмодерна, когда искусство ушло в иронию и кавычки (венец этого жанра — «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино). А она написала добрую, искреннюю сказку о вечных ценностях — любви, дружбе, верности, самоотверженности,— которых, как оказалось, нашей эпохе очень не хватало. Она говорит о них всерьез, не иронизируя, и этим возвращает читателю утраченную веру в искренность. Думаю, именно поэтому «Гарри Поттер» стал ответом на общественный запрос на ценности.
— Медвежонок Паддингтон стал настолько популярным, что превратился почти в национальное достояние. Полюбился бы он так британской аудитории, если бы книга была написана сейчас? И как тема иностранцев отражена в британской литературе?
— Эта тема в разные эпохи звучала по-разному. Я в основном занимаюсь классической литературой, так что приведу пример из Диккенса. В «Приключениях Оливера Твиста» он вывел злодея Феджина — еврея, карикатурно изображенного как алчный и злобный человек. Позднее, после писем от еврейских читателей, Диккенс осознал, какой вред принес этим образом, и в новом издании смягчил текст. А в романе «Наш общий друг» создал доброго героя — еврея Райю, который жертвует собой ради других. Эта трансформация отношения к чужому, к иностранцу произошла в рамках жизни одного писателя. Марсель Пруст в романе «В поисках утраченного времени» писал, что в каждом человеке умирает один и рождается другой. Так что общество меняется через внутренние изменения людей. Паддингтон мне тоже бесконечно симпатичен, но объяснить феномен его успеха я не возьмусь. Если насчет Роулинг у меня есть убедительное, по крайней мере для меня самого, предположение, почему она попала в запрос, который у нас был, то куда попадает мишка, мне не очень понятно. Но он точно попадает.
— Если сравнить британскую литературу с другими, например с русской или французской, какое главное отличие вы бы выделили?
— Одно из отличий — умение создавать большие миры, вселенные. Другое — значительное влияние островного характера страны. Жизнь рядом с морем, в окружении стихии, формирует ощущение необходимости упорядочивать мир: ты должен каким-то образом справляться с тем, что совсем рядом заканчивается твоя власть и начинается власть стихии. Как ты распорядишься своими ресурсами на той территории, которая тебе принадлежит? Это особенно хорошо заметно в романе английского классика, лауреата Нобелевской премии Уильяма Голдинга «Повелитель мух», в котором мальчики, оказавшиеся на необитаемом острове, вынуждены выстраивать свой мир. Сам Голдинг — островной писатель, и океан в его романе становится самостоятельным персонажем. Как в романе «Повелитель мух», так и в целом в английской литературе видно, как на ней и на английском характере сказывалась эта расположенность внутри водной преграды.
— Что лично вам дает чтение британских авторов?
— Многое. Диккенс дает утешение. Толкин — возвращение в детство, в мир без зла и скверны. Шекспир — почти физическое ощущение человеческих страстей и трагизма бытия. Его герои, желающие властвовать над миром, в конце осознают, что не могут управлять даже собственной жизнью. Томас Мэлори, автор серии романов о короле Артуре, для меня пример человека, который еще до появления автобиографического жанра пытался написать свою внутреннюю историю имеющимся у него инструментарием (в его случае это рыцарские романы). В его текстах я вижу, как человек ищет способ выразить себя. Каждый великий английский автор открывает новый спектр переживаний, а вместе они создают то уникальное ощущение, которое оставляет британская литература.
